Цитатник Neverlands

Старик устало опустился на пенек, служивший ему сиденьем уже не один год.
- Принеси мне ее скимитары. В домике, на сундуке в углу.
Бин исполнил его просьбу. Мастер развернул замшу, в которую бережно упаковал их бард. Нежно провел ладонью по ножнам. Взял один скимитар, извлек его из чехла. Мифриловый клинок засветился в лунном свете замысловатой вязью.
- Этих красавцев сделал для нее мой друг, Шорх’гар. Старый добрый дварф, пожалуй, это лучшая его работа. Он тоже любил Мару. Ее невозможно было не любить… – глаза старика наполнились слезами.
Бин молчал. Ему нечего было добавить. Он слушал Мастера и возвращался в свои воспоминания.
- Я в то время скитался по Заннарии, в поисках тихого места, чтобы в покое дожить жизнь. Помню, прошел тогда длинный путь, ни одного селения не попадалось на пути, когда я пришел в этот город. Как-то нелепо он был расположен – огромный, суетливый, зажатый между гор, он рос, как карлик-уродец в бочке, знаешь, таких специально в цирках делают? Им расти некуда, бочка не дает, и их тело изгибается в уродливые формы. Вот так и городу не давали расти эти горы, и он был похож на такого уродца, причудливый и непонятный. Я остановился на окраине, в какой-то захудалой гостинице. Вечером, за ужином, там даже показывали представления. Я не слушал, что там выл местный «бард», его игра и голос оставляли желать лучшего, и уж было собрался уходить наверх отдыхать, когда вышла она. Совсем ребенок, юная, среброволосая, с большими серыми глазами. Она танцевала. Я такого никогда не видел, а видел я много. Я заворожено смотрел на то, как она скользит, порхает, как будто она была частью музыки, как будто пропускает ее через себя, и выплескивает на зал поток той яркой энергии, которой она светилась. Я не мог оторвать глаз. Я, старый дурак, никогда не думавший ни о женщинах, ни о семье, вдруг затосковал. Я подумал, что у меня могла бы быть такая дочь.
Старик замолчал. Снова провел ладонью по клинкам. Бин вспомнил последний танец Пляшущей. Боль, казалось, выжженная пустыней, накатила снова.
- Ночью меня разбудил шум. Я спустился в зал, и увидел, как хозяин гостиницы хлестал ее по лицу, приговаривая, что, мол, никуда не денешься, согласишься, хоть силой заставлю. Она закрывалась руками и беззвучно плакала. Меня накрыла такая ярость, что я себя не помнил. Очнулся от того, что обнимал ее, гладил по волосам, успокаивая, а она рыдала мне в плечо. Ее обидчик лежал в луже собственной крови мертвый. Мы покинули город той же ночью незамеченными.
Бин слушал. Сейчас перед ним рисовалась жизнь его любви.