Цитатник Neverlands

Солнце перевалило за полдень и начало неизбежный свой путь к закату. Люди то уходили, то приходили, пьянели и плакали, смеялись и грустили. Ничего нового, всё как и год, и пять, и десять лет назад. Но Михеичу было на это глубоко плевать с самой высокой колокольни. Еда, выпивка, иногда сигареты. Он помнил, что курил когда-то, но мог не курить. Не тянуло специально, вот только когда угощали – не отказывался. Может быть, это была одна из немногих нитей в прошлое, которую помнил. Помнил, правда, смутно, как выкурил свою первую сигарету, как был порот отцом за курение и как в первый раз он закурил на глазах у матери. Нет, лица матери и отца он не помнил, как не помнил ни имён, ни лиц тех дворовых друзей, с которыми он втихаря курил под лестницей в подъезде. Но вот сам запах табака он помнил прекрасно. Но, покурив, не хотелось курить ещё и полупустая пачка могла неделями валяться в курточке. Иногда угощал он, иногда его. Вот и вся привычка.
Так, попыхивая сигаретой, Михеич подходил к удалённому участку кладбища. Когда-то его активно «заселяли», но потом местная администрация района посчитала, что и так расщедрилась, выделив новый участок, уходящий вглубь леса, и больше в эту сторону новых земель не выделяла. Именно в этом уголке была одна из могилок, за которыми ухаживал Михеич. Аккуратно обложенная плиткой, скромный памятник, на котором теперь уже всегда молодая девушка чему-то искренне улыбалась, радовалась жизни… Нет, не правильно такие фотографии увековечивать. Нельзя так. Человек радовался жизни, любил её и вот… Только фотография на чёрном граните. И надпись «Ольга Сергеевна Панина». Дата рождения и дата смерти. И беззаботная улыбка, радость жизни. Не правильно всё это.
А на могилке радовались вместе с девушкой голубенькие цветы, которые Михеич бережно высадил здесь две недели назад и поливал каждый день. Цветы прижились и так же тянулись к солнцу, как и эта молодая девушка. Двадцать лет. Почти двадцать один. Грустно и нелепо.
Ещё издаля Михеич заметил фигуру молодого человека, что стоял на коленях на сырой земле, опустив голову вниз. И так каждый год, в одно и то же время, хоть часы сверяй. Он стоял всегда ровно час, затем поднимался с колен и не оглядываясь шёл к выходу, не замечая налипших на светлые штаны комьев грязи. Кто он, Михеич не знал, но просто подойти и спросить всегда не хватало духу. Но в этот раз он решил…
Подойдя ближе Михеич разглядел незнакомца. Молодой мужчина, лет сорока, седой и коротко стриженный. Дорогая одежда, хороший парфум, престижные часы на руке блеснули в лучах солнца. Такой бы мог любой памятник поставить на могиле близкому человеку, но поставил вот такой. Видно и вправду дорог был человек памятью о себе, а не памятником надгробным. Ближе, ещё ближе и Михеич замер за спиной. На могилке стояла небольшая бутылочка «Мартини», хрустальная рюмка и алели четыре прекрасные розы. Умирающие розы на могиле той, которая так любила жизнь… Нелепо, дико и так… Так до боли знакомо почему-то…